Мы не инвестиционный банк, мы управляем частными активами. Швейцария была вне этого процесса, и от кризиса не пострадала, если сравнивать, например, с Америкой, Англией или Испанией. Единственным швейцарским банком, который оказался затронут, стал UBS. США были важной частью их бизнеса. Структурированные продукты, инвестиции в недвижимость, ипотека — все это UBS, и, естественно, что они потеряли много денег. В самой Швейцарии рекапитализация банков стоила совсем немного, а ВВП 2009 г. всего на 1,5—2% ниже, чем в 2008 году. Франция, Германия, Италия и, конечно, Россия оказались в худшем положении. Так что Швейцария в очередной раз, смогла доказать стабильность своей экономики. Банковский сектор — это 12% нашего ВВП (при 6—7% в Великобритании и США и 3—4% — во Франции и Германии). С одной стороны, у нас непропорционально велика роль и доля банков, с другой — они устойчивы, очень сильны и хорошо капитализированы. И даже UBS не испытывал проблем в самой Швейцарии. В таком случае как вы оцениваете действия регуляторов и сегодняшнее поведение инвесторов? Они помогают или мешают восстановлению экономики? Нынешний кризис — сильнейший за 30 лет. Мы получили не просто очередной лопнувший пузырь в США . Последние улучшения во всех экономиках были связаны с государственной политикой стимулирования, но потребление не вернулось и не собирается возвращаться на прежние уровни, поэтому правительствам придется держать процентные ставки как можно более низкими. Однако это возвращает нас к тому, с чего начался кризис. Монетарная политика господина Гринспена привела к увлечению кэрри-трейдом. Занимайте деньги и покупайте высокодоходные активы от недвижимости до валюты. Сегодня происходит то же самое: все берут кредиты во франках, в евро, долларах, иенах в среднем под 2—3%, а потом ищут, куда бы их вложить под 4—6%, будь это ставка или дивиденды. В Японии, куда я летаю каждые два месяца, люди покупают бразильские гособлигации на миллиарды долларов. Они берут под 1,85% в иенах и получают по 6,5% в реалах. Это стадный эффект. Все пытаются вести себя одинаково, каждый японский банк, каждый брокер инвестирует в бразильские облигации. Каков здесь объем интеллектуальных усилий? Он равен нулю. Но с коммерческой точки зрения это гарантированный успех, и это путь к созданию новых пузырей. Первым, наверное, снова станет недвижимость. Причем заденет даже Швейцарию, где цены стояли на месте в течение последних пяти лет. Прискорбно, но жадность никуда не исчезала, она опять с нами. Кризис развивается по W-траектории. Мы были внизу, теперь в течение года или полутора лет будет медленное поступательное движение вверх с благоприятными условиями на рынках, а потом новый провал и разочарование в размерах прибыли. Полное восстановление займет лет пять. Ваш банк сумел не растерять своих клиентов за время кризиса. Устойчивость и надежность — важные финансовые добродетели, однако бывают случаи, когда их можно назвать отсутствием инновационности. Есть ли в вашем подходе к private banking что-то еще, помимо общешвейцарских преимуществ? Private banking сегодня рядовое явление, им занимаются повсеместно. Но Pictet воплощает собой первоначальное понимание того, что такое частное банковское обслуживание для состоятельных лиц. За нами 205 лет истории, и в этом банке я представляю уже восьмое поколение своей фамилии. К тому же мы крупнейшие в Европе управляющие активами, сейчас у нас 387 млрд долларов под администрированием, управлением и на ответственном хранении. И даже без учета своих успехов Pictet все равно не совсем обычное учреждение. Pictet один из немногих банков, где применен принцип полного партнерства. У нас семь партнеров, владеющих 100% банка. Главное, что частные активы партнеров, которые значительно превышают собственные активы банка, выступают обеспечением по всем обязательствам Pictet. Мы отвечаем за все своими деньгами, возможно, это объясняет то, почему нам удалось пережить без серьёзных потерь два кризисных года. За это время мы не потеряли ни одной копейки на структурированных продуктах и на вложениях в хедж-фонды. Почему? Просто наша команда очень чувствительна к риску, у нас выстроена надежная система, не допускающая определенного рода сделок или решений. Мы не можем не быть избирательными, когда речь заходит о продуктах или инвестициях. Причина-это наша структура. Партнеры собираются в Женеве ежедневно, а когда я или кто-нибудь в отъезде, мы устраиваем conference-call. Понимаете, я в любой момент могу потерять свое состояние, а это настраивает работу на нужный лад. Посмотрите, что происходит с банками во время кризиса. Одних наполняет деньгами государство, другие сливаются, третьи увольняют всю верхушку и берут новых людей. Они как будто в игры играют. Но если Pictet допустит малейшую ошибку, наша игра будет кончена. Это определяет наше поведение. Мы никогда и никого не поглощали. Мы не слишком активно общаемся с массмедиа, но очень дорожим своим обособленным положением. Тут даже возникает странная ситуация: мы крупный банк, работаем в 20 странах, но большинство людей о нас не слышали. 25 лет назад, когда я входил в банковский бизнес, у нас под управлением было 15 млрд долларов, сегодня — 387. А если есть такой рост, но нет рекламы и поглощений, наверное, клиенты просто получают от нас то, чего они хотят. Мы не департамент по обслуживанию VIP-клиентов в большом коммерческом банке, мы настоящий «частный банк», и разница, например, в том, что каждый из партнеров проводит как минимум половину своего рабочего дня с клиентами, а не только принимает стратегические решения. Попробуйте встретиться с представителем совета директоров или CEO какого-нибудь банка-гиганта. Ничего не получится, они живут в башнях из слоновой кости и занимаются делами планетарного масштаба. Вы предлагаете своим клиентам ответственные инвестиции. Насколько они экономически целесообразны в трудные времена? В 2006, 2007 и 2008 годах американские журналы называли нас «лучшим поставщиком решений в области ответственных инвестиций в мире», так что мы отдаем себе отчет в своих действиях. Если клиента волнует устойчивое развитие, мы предложим социально ответственные инвестиции и спросим, сколько процентов своего портфеля он хочет под них отвести. У нас самый большой в мире фонд воды — 4 млрд долларов. Мы инвестируем в технологии очистки и системы доставки. В последние два года компании этой отрасли заметно просели, поэтому наши результаты не были удовлетворительными. Но если клиент хочет вкладывать в воду или в чистую энергию, он принимает на себя риски рыночных колебаний. У этой монеты есть две стороны. Благодаря американцам, немцам, испанцам и россиянам рынок панелей для солнечной энергии страдает от перепроизводства. Цены заметно упали, и это хорошо, потому что может стимулировать спрос. Но снижается рентабельность компаний, за пару лет их акции потеряли почти половину своей стоимости. Со временем ответственных инвесторов станет только больше, однако сейчас возникают странные случаи. Я вхожу в совет пенсионного фонда ООН, который управляет 45 млрд долларов для 160 тыс. сотрудников организации. Удивительно, но он не делает никаких социально ответственных инвестиций, как будто ООН не следует собственным правилам. Сам же я верю в эту идею, но понимаю, что в краткосрочной перспективе такие инвестиции вряд ли покажутся очень привлекательными с точки зрения возврата. При этом Pictet и риск — понятия малосовместимые. Ваш банк скорее сохраняет большие состояния, чем приумножает их? Наша инвестиционная стратегия еженедельно уточняется в каких-то деталях, над этим работает целое подразделение. Вообще мы очень традиционны. У нас есть пять категорий риска, для каждой составлен свой тип портфеля, допускающий определенные вариации. Высокорисковые — это 60—65% в акциях, самая низкая степень риска — это примерно 55% в бумагах с фиксированной доходностью и 5% в золоте. После того как клиент пообщался с менеджером, стандартный портфель адаптируется под него. Обычно мы даем советы, приводим примеры, как те или иные проблемы решают семьи с такими же активами или с такими же сложностями в передаче наследства. Бывает, что у людей нет вообще никаких идей. Они просто не хотят волатильности или рассчитывают обогнать инфляцию. Или сообщают, что у них нет других доходов, а значит, им нужно 7—10% в год. Мы используем множество математических моделей, но они остаются за сценой. А прямо перед собой вы, как правило, имеете человека, который внимательно слушает, но очень мало говорит. Клиенты ведь далеко не всегда беспокоятся о деньгах, их главной заботой может быть предстоящий развод или дети, которые не желают слушаться отца. В общем, многие встречи с крупнейшими клиентами проходят отнюдь не за обсуждением инвестиций. Если вы разговариваете дважды в неделю, вам часто просто нечего сказать по делу. Вы не можете перестраивать мир каждые семь дней, зато появляется шанс говорить не только о счете, но и о структурировании капитала, вопросах наследования и всех прочих вещах, которые находятся в нашей компетенции. Вы проводите полдня с клиентами, полагаю, каждого из них можно отнести к категории UHNWI? Да, конечно. Я старший партнер и должен общаться именно с «ультрахайнетами». Например, с представителями очень богатой японской семьи я разговариваю дважды в неделю. Мы созваниваемся, даже если сказать особенно нечего, но после долгих лет работы ты становишься чуть ли не членом семьи. Так же интенсивно я общаюсь с клиентом из Саудовской Аравии. Причем для его семьи мы делаем все — присматриваем за их домами, подбираем школы для детей, определяем оптимальные структуры владения холдингами. Другими словами, мы всегда на страже, как швейцарские гвардейцы в Ватикане. На партнерах — примерно 100 крупнейших клиентов, с которыми мы работаем как family office. Мы можем обмениваться мнениями обо всем, будь то обычные портфели из акций, облигаций и наличных или искусство и private equity. Конечно, Pictet не может быть специалистом во всем. Но банк имеет доступ к лучшим мировым экспертам. Например, мы не имеем представления о рынке недвижимости в Аргентине, но если клиенту захотелось купить там большое поместье, мы знаем, кто заслуживает в этом вопросе наибольшего доверия. Каков минимальный порог вхождения в ваш банк? Это зависит от пожеланий клиента. Если ему нужен продукт в рамках стандартного инвестменеджмента, минимумом будет сумма в миллион долларов. Если требуется индивидуальный подход, эта сумма вырастет до 5—10 млн. А для тех, кому необходим сервис на уровне family office, порог входа — от 100 млн в активах. Принять кого-то меньше чем с одним миллионом долларов мы не можем. У нас просто нет на это человеческих ресурсов. В так называемой стандартной группе менеджер может вести до 200 клиентов, в категории индивидуального подхода — 30—40, UHNWI — не больше 15. Причем мы знаем всех, кто у нас обслуживается. Три раза в неделю партнеры изучают досье новых клиентов, точно так же мы получаем информацию обо всех, кто уходит, и даже почему они уходят. Портфельные менеджеры отчитываются перед нами и о тех и о других. Принято считать, что все семейные офисы более-менее похожи друг на друга. Услуга Global Custody в этой связи становится вашим конкурентным преимуществом? В организации семейного офиса есть 3-и главных направления. Первое — защита активов, этим занимаются сразу после согласования общей стратегии. В расчет принимаются разного рода риски, юридические проблемы, возможные внутрисемейные конфликты, налоги. Затем очень важный момент — распределение активов с учетом желаемой прибыли и выбор менеджеров, которые будут приводить задуманное в исполнение. То есть порядок такой: сначала стратегия, потом поиск подходящих банкиров. Если вы просто разложите свои деньги по разным банкам и сочтете, что теперь ваши риски диверсифицированы, то можете сильно обжечься. Ведь банки наверняка начнут инвестировать в одно и то же. И наконец, третье — контроль. Да, действительно, будет идеально, если вам доступна услуга Global Custody, так вы сможете в любой момент получить консолидированный отчет вне зависимости от того, сколько финансовых институтов управляют вашими средствами. Конечно, для этого кастодиан должен владеть информацией обо всех транзакциях, совершаемых вашими менеджерами. Это очень специфическая деятельность, и сегодня Pictet, возможно, лучше всех в мире способен ею заниматься. Для семьи, полагающейся сразу на пять-шесть банков (правило Pictet позволяет нам в рамках family office управлять лишь 15—20% активов), очень важно иметь хорошего консолидатора. Может быть, управляющие, чтобы дать вам результат, рискуют больше, чем им позволено? Без кастодиана вы узнаете об этом в конце квартала или не узнаете вообще, а с ним — мгновенно. Это само по себе работает как сдерживающий фактор для чересчур самостоятельных менеджеров, кроме того, существует автоматическая система, анализирующая каждое их действие. Клиенту говорят, что в этом квартале портфель принес 3%. Но как эти проценты появились? Менеджер действительно выбрал правильные акции или заработал на паре евро-доллар? Без понимания таких вещей невозможно выбрать хорошего управляющего. Если они выйдут за рамки установленных вами лимитов — например, поднимут долю акций или какой-нибудь валюты в портфеле, позволят себе серьезный leverage — ваш кастодиан сразу это увидит. Эта же система покажет вам, откуда результат. Обычно клиент видит лишь вершину айсберга. В этом квартале портфель принес 3%, но как эти проценты появились? Менеджеры действительно сумели выбрать правильные акции или потеряли на голубых фишках, а заработали на паре евро-доллар, чего вы их делать не просили? Без понимания таких вещей вы не сможете подобрать хороших управляющих или хотя бы убедиться в правильности своего выбора. В 2008 году около 12% хедж-фондов закрылись, а 70% показали убыток. Как в этой связи чувствует себя ваш департамент альтернативных инвестиций? Лучше всех. Мы ведем предельно консервативный отбор. Наша задача — управлять счетами так, чтобы не было больших колебаний, и хедж-фонды позволяют нам уменьшать волатильность, особенно в те времена, когда падают рынки ценных бумаг. Настоящая разница между хедж-фондами и другими фондами в том, что первые не регулируются или регулируется гораздо слабее. Это их преимущество, и это опасность для инвестора. Сегодня у нас примерно 12 млрд в хедж-фондах, но мы не управляем ими самостоятельно. Мы отбираем их, анализируем стратегию, постоянно их проверяем и наносим визиты. Вот почему мы не стали связываться с Мэдоффом. Наши люди приезжали к нему шесть или семь раз (личной встречи, впрочем, так и не произошло) и не смогли разобраться, на чем в реальности он делает деньги. Их доклады всегда были негативными. Каждый день через него проходило около 10% от всего объема NASDAQ, он выполнял в США огромный объем брокерских операций, и люди, которые ему верили, считали, что Мэдофф просто обыгрывает рынок. Это недостаточное основание для покупки фонда. Причем я не могу сказать, что это лишь вопрос хорошей экспертизы. В Goldman Sachs, Merrill Lynch и Lehman Brothers работало много отличных специалистов. Но в то же время они старались быть самыми передовыми и попадали в порочный круг больших денег. Структурированные продукты, ценные бумаги на основе кредитных пулов — еще шесть-семь лет назад их просто не существовало, зато когда они появились, прибыль на этом рынке была очень высокой. Что-то пошло не так — увольняйте провинившихся, нанимайте новых людей. В больших банках каждый год обновляется до 20% персонала. За пять лет вы поменяете коллектив полностью, до последнего человека. В Pictet текучка никогда не превышала 5%, из которых большинство людей просто уходят на пенсию. Банковская тайна — это важная часть бренда Швейцарии. Но сегодня далеко не все верят в ее существование. Каково ваше личное отношение к этому вопросу? Все прошлое лето я следил за тем, кто и какое давление оказывает на Швейцарию, и за тем, как мы на него реагируем. Вернее, не просто следил, а был вовлечен в этот процесс. Я председатель Женевского финансового центра и поэтому находился в составе делегации, предлагавшей правительству соглашение о двойном налогообложении с 12 европейскими государствами. Продолжения не будет, то есть с Москвой договор об обмене информацией Берн подписывать не станет, да и россияне сами этого не захотят. Но вы должны знать, что банковская тайна в Швейцарии по-прежнему защищена законом. И наше соглашение подразумевает, что информация будет выдаваться только по специальному запросу. Все прошлое лето я следил за тем, кто и какое давление оказывает на Швейцарию, и за тем, как мы на него реагируем. Вернее, не просто следил, а был вовлечен в этот процесс. Я председатель Женевского финансового центра и поэтому находился в составе делегации, предлагавшей правительству соглашение о двойном налогообложении с 12 европейскими государствами. Продолжения не будет, то есть с Москвой договор об обмене информацией Берн подписывать не станет, да и россияне сами этого не захотят. Но вы должны знать, что банковская тайна в Швейцарии по-прежнему защищена законом. И наше соглашение подразумевает, что информация будет выдаваться только по специальному запросу. Вы не можете просто потребовать выдать вам всех французов в банке. Вы должны назвать человека и предоставить доказательства того, что он систематически уклоняется от налогов, скрывая от фискальных органов крупные суммы. Банк, в свою очередь, поставит в известность клиента, а значит, у него появится возможность пойти в суд и заблокировать выдачу информации. Вообще такое соглашение между нами и Германией уже действовало в течение пяти лет. Однако немцы ни разу им не воспользовались, так что в том, что происходит, слишком много политической риторики. Власть пытается доказать избирателям, что она делает все возможное для возвращения «сбежавших» денег. Но сравните суммы, на которые государства смогут пополнить свои бюджеты при жесткой работе с налоговыми уклонистами, с теми, что им действительно нужны для покрытия долгов. Несопоставимые величины. Могу предположить, что на Швейцарию и дальше будет оказываться давление, но это ничего не изменит. 70% населения — за сохранение банковской тайны, а, как вы знаете, любой закон, любое соглашение у нас должно быть одобрено референдумом. Швейцарское «нет» может привести к торговым войнам с некоторыми странами и вызвать проблемы в экономике, но сохранит банковскую тайну. В дальнейшем нам, возможно, придется чем-то поступиться, потому что само по себе соответствие налоговым требованиям — это сильный тренд на Западе. Но конфиденциальность — одно из важнейших условий существования любого финансового центра и все это понимают. (Источник: spearsrussia.ru, 23 мая 2010 г)
Комментариев нет:
Отправить комментарий